В этой статье мы отнюдь не намерены, как бы нам того ни хотелось, порицать странное заболевание, поразившее как умы, так и зрение группы молодых художников, именующих себя П.Р.Б. или «Прерафаэлитским братством». Их символ веры заключается в абсолютном игнорировании законов перспективы, в пренебрежении закономерностями распределения света и тени, в отвращении к красоте в любом ее проявлении и приверженности к самым незначительным или уродливым деталям изображаемых ими объектов, в подчеркивании всего несформировавшегося и приземленного. […] Эти молодые художники стяжали некоторую известность благодаря своей склонности к античному стилю и подчеркнуто простой технике, которые соотносятся с подлинным искусством точно так же, как средневековые баллады и рисунки в «Панче» соотносятся с творениями Джотто и Чосера46. Мы не можем более проявлять терпимость к рабскому подражанию неестественным стилям, фальшивой перспективе и грубому колориту, заимствованному из глубокой древности. Будучи готовы снизойти к любым капризам искусства, если они несут печать гения и оригинальности, мы, однако, не желаем больше любоваться тем, что Фюссли47 определил как «покровы, которые сорваны, а не сняты»: расплывшимися на грани апоплексии или, наоборот, худыми словно черепа лицами, позаимствованными из флаконов аптекарей красками, жестами и позами, которые кажутся злой карикатурой на действительность. […] Столь болезненное стремление жертвовать истиной, красотой и подлинным чувством в угоду эксцентричности и желанию прославиться, не заслуживает пощады. Публика имеет право требовать, чтобы эти оскорбляющие глаз картины перестали выставляться.

Достоуважаемый сэр!

Я искренне надеюсь, что свойственная Вам широта взглядов станет добавочным аргументом в пользу того, чтобы опубликовать на страницах «Таймс» мое глубокое сожаление по поводу того, что появившиеся в Вашей газете в минувшую среду критические замечания в адрес выставленных в Королевской Академии работ мистера Милле, [мистера Фроста] и мистера Ханта были выдержаны не только в чрезмерно суровом, но и насмешливо-презрительном духе.

Я сожалею об этом, во-первых, потому, что вложенный в эти картины кропотливый труд вкупе с их художественной достоверностью (каковые являются совершенно неоспоримыми) ни в коем случае не заслуживают презрения или насмешек. Кроме того, эти молодые художники находятся в наиболее критическом периоде своей карьеры – в поворотном пункте, пройдя который они могут либо кануть в безвестность, либо подняться до истинного величия. Я также совершенно уверен, что их участь будет во многом определяться характером критики, обрушившейся на их картины. […] Позволю себе упрекнуть Вас в легкости, с какой Вы походя обвинили молодых людей в склонности «жертвовать истиной, красотой и подлинным чувством в угоду простой эксцентричности». […] Прежде чем вдаваться в подробности, позвольте мне хотя бы попытаться исправить то негативное впечатление, которое редакционная статья могла посеять во многих умах. Молодые художники, именующие себя прерафаэлитами (впрочем, на мой взгляд, подобный выбор названия не делает чести их здравому смыслу), вовсе не хотят подражать античному искусству как таковому. Да они и не очень много о нем знают. […] Насколько я могу судить, они стремятся вернуться к ранним эпохам только ради одного – ради того, чтобы в сценах, которые они рисуют, изображать то, что они видят, или то, что обычно называют скрытым смыслом, без какой бы то ни было оглядки на общепринятые правила и каноны живописи. […]

Моя любовь, мой благородный рыцарь, мой Валентин!..

Моя болезнь усугубилась, и я горько сожалею, что ты не ответил на мое предыдущее письмо. Как ты можешь быть столь холоден и равнодушен?!

Врачи говорят, что мне уже не на что надеяться. В течение нескольких последних месяцев Кларисса ухаживала за мной с нежностью и заботой, которые больше пристали бы возлюбленному. Умоляю тебя, поспеши ко мне, прежде чем я оставлю позади суету мира.

«И призови Меня в день скорби твоей, и избавлю тебя, и ты прославишь Меня»48.

Дорогой Луис!

Я обещала написать, когда будет близок конец. Сейчас я окончательно уверилась, что надежды нет, и счет идет на часы.

Она постоянно зовет тебя, но прежде чем ты решишься приехать, тебе нужно как следует подготовиться. Сильвия очень изменилась – рак источил ее, как прибой точит раковину на берегу. Ее лицо покрылось пятнами, на теле – там, где растет опухоль, – появились вздутия. Есть и другие признаки, но тут уж ничего не поделаешь. Эта болезнь уродует человека, и не только внешне.

Умоляю тебя, какие бы чувства ты к ней ни испытывал – приезжай. Она умирает, а ты можешь помочь ей облегчить свою совесть и обрести покой перед лицом Вечности. Кроме того, я не хочу, чтобы, когда ее не станет, у тебя появились причины для сожалений.